Счастье мира 

Увы, всё меньше и меньше остаётся и тех, кто сознательно помнит войну.

Посмотрите вокруг, много ли людей старше 85 вы ещё знаете. Последние годы их буквально выкосили. И тем больнее становится понимание того, что спросить не успел, не уговорил сесть и рассказать, не записал. Все помнят, что ветераны по большей части про войну рассказывать не любили, а если и вспоминали, то только странное и даже забавное. Те, кто пережил блокаду, тоже не любил о ней говорить. Хранили пережитое с собой, но делиться не хотели. Моя мама нам, детям, про блокаду почти никогда не рассказывала, начала только внучке, но и то немного, по большей части курьёзы.

И потому по-человечески вспомнить войну всё труднее. Ужас задвигали куда-то далеко, а День Победы был всегда и вправду самым святым днём. Сразу вспоминаются слова многих и многих ушедших о том далёком дне, о том ликовании, зиявшем такими страшными пустотами.

Совсем немногие записали правду такой, какой она была. Один из корифеев великих эрмитажников 60-90-ых — Николай Николаевич Никулин — прошёл всю войну, всё ленинградское кольцо, в 1975 году не выдержал и написал воспоминания. Они стали его освобождением от той страшной памяти. Издали их только в 2007-м. Читать их тяжело. Практически невозможно. Должен честно признаться, что после половины сломался. Ужас настолько бьющий, что непереносимо даже читать об этом.

И при этом День Победы становится всё более и более шумным праздником, молодые делают надписи на машинах, все ходят с ленточками. С одной стороны, это очень здорово: этот день освобождения от ужаса войны — с нами. Но, с другой, не закрывает ли он боль триумфом. Один мой прежний сосед, совсем молодой человек лет 30, к 9 мая всегда украшает машину надписью «Спасибо деду за Победу». И постоянно припоминает, как его несколько лет назад слегка залило сверху, но про «совсем слегка» забывает. А там живёт настоящий ветеран, интеллигентная дама 95 лет, в июне 41-го пошедшая медсестрой на фронт и уже с фронта потом поступившая в мединститут. Но мысль подняться к ней и хоть чем-то помочь, ну, к примеру, с этими трубами, в голову не приходит. Как-то раз не выдержал и в ответ на сетования сказал ему об этом, ответа — характерно — не последовало. И вот это-то отделение Победы от тех, кто её принёс — рождает боль и тревогу. Празднуем пышно, слов много, а люди уходят.

В автобусах каждый год включают запись поздравления ветеранам фронта и тыла, но так и хочется спросить, к кому её обращают. Представить себе ветерана войны, садящегося в автобус, как это ни тяжко признать, уже невозможно. Нет их уже, таких героев. Зачем же тогда эта формальность? Бесспорно, мы не можем не поздравить себя с тем, что то поколение выстояло, победило, принесло мир. Мы не можем ими не гордиться. Но, увы, теперь нам чаще всего остаётся вспоминать. Все мы знаем, что воспоминания постепенно превращаются в кладбище. Так и с войной.

Как сохранить память о ней неформальной, что сделать для того, чтобы ужас трагедии и кошмара, ужас войны преследовал и нас? Сложный вопрос. Патриотизм ведь возникает не только от знания о героическом подвиге, но от памяти родной земли прежде всего. Памяти того, сколько в ней крови пролито, сколько в ней костей тех, кто ушёл из жизни раньше срока. От близости с теми, кого уже нет среди нас. И, боюсь, не от памяти о враге, но прежде всего от памяти о своих. Больной, тревожной и гулкой памяти.

Советские дети часто брали шефство над ветеранами, их приглашали в школу, к ним ходили и помогали. Наверно, лучшей памятью о войне стала бы такая помощь старикам — от всех нас, от тех, кто уже взрослый, но и то тех, кто ещё совсем юн. Тогда, быть может, случится тот, подчас случайный разговор, когда будет сказано всего одно слово, одно предложение, когда выскочит всего одно воспоминание, которое навсегда останется с теми, кто войны, к счастью, не знает.

В прежние времена так пробивали короткие рассказы людей, которые были не склонны вспоминать войну, которым претила фальшь славословий. Услышанные именно от них слова прорезали время и остались навсегда. Так, один из моих учителей рассказал как-то о том, как их детдом эвакуировали по степи на подводах, а его ближайшего приятеля убили с воздуха. Это был очень короткий рассказ, без эмоций, без пафоса. Мама вспоминали мальчишек, блокадных соседей, который как-то утром перестали перестукиваться через стенку. Из таких, как и из других рассказов того поколения, рождался ужас. Ужас войны и счастье мира.