Выдержали, выстояли 

В январе 1943 года в свои 18 лет Леонид Никитич — боец штурмового взвода 2-й роты 2-го батальона 34-й отдельной лыжной бригады — участвовал в операции «Искра», послужившей началом легендарного прорыва блокады Ленинграда. Это был его первый бой.

27 января в боях у Рабочего поселка № 5 Моторин был ранен, но уже в июле 1943 года, артиллерийским разведчиком 2-го дивизиона 495-го артиллерийского полка 123-й Ордена Ленина стрелковой дивизии, сражался во Мгинской наступательной операции.

В этом году житель Кировска отпраздновал свой 91 день рождения. Своими воспоминаниями он поделился с читателями «Общей газеты».

— Леонид Никитич, расскажите, пожалуйста, о своем военном прошлом.

— В августе 1942 года я был призван в армию, а до этого момента работал в леспромхозе в блокадном кольце. Помню, как в армии нас готовили к прорыву блокады Ленинграда, учили стрелять, пользоваться оружием — нашим и немецким, проходила политическая и строевая подготовка, рукопашный бой, разминирование.

Первый свой бой я принял во время операции «Искра» по прорыву блокады Ленинграда. 13 января 1943 года нас бросили в сражение за первым эшелоном. 3-й батальон пошел на Шлиссельбург, а наш послали на перерез Староладожского канала, чтобы немец не смог отступить по нему. Три дня мы продвигались в этом направлении, потом нам все-таки удалось перекрыть означенные пути. Дальше нас отправили на пополнение, и мы двинулись в сторону Синявинских высот. Но до высот мне дойти было не суждено, 27 января я получил ранение. Уже после него я попал во взвод разведчиков. Помню, как 9 июля нам вручили медаль «За оборону Ленинграда», после чего наш дивизион направили на Невскую Дубровку, в поддержку Невского пятачка. Мы простояли там около недели, а потом нас перебросили на Синявинские высоты. Дивизия наша только завоевала подступы к высотам, а наверх подняться не удавалось. И вот, наконец, с жесточайшими усилиями, нам все-таки удалось занять наверху первую траншею. Но артиллерийский минометный огонь был слишком сильным, и нам не удалось толком закрепиться. А осталось нас к этому моменту всего 13 человек. Тогда старшина собрал все оружие, разложил на некотором расстоянии друг от друга и бегал между нами. То есть для противника создавалась видимость, что нас много. В то время, как среди нас было пятеро раненых в ноги, но и они тоже с винтовками лежали и стреляли в поднявшихся немцев. Мы отбили первую контратаку, а когда началась вторая, старшина вызвал огонь на себя, мы подхватили раненых, и, как только первые снаряды упали, побежали к своим. 30 июля 1943 меня ранило ло уже второй раз, так что я не смог поучаствовать в самой битве за Синявинские высоты.

Но знаю, что все-таки наша дивизия заняла там две немецкие траншеи, где у них был опорный пункт. Это называлось Чертова высота, с нее просматривалось все — и Ладожское озеро, и Шлиссельбург, и Нева, а также все подступы к горе и продвижение наших русских войск. То есть вследствие операции немец лишился наблюдательного пункта.

— Помните, как встретили 9 мая 1945 года?

— 9 мая 1945-го я встретил на Невдубстрое, куда меня демобилизовали как нестроевика в августе 1944 года. Там я занимался восстановлением промышленности. Утром 9 мая пришло известие о победе, эта новость сразу же всех облетела, моментально. А мы, охранники, просалютовали в честь этого тремя выстрелами. Эмоции, которые у нас всех были в этот день, словами передать нельзя. Все радовались, все ликовали (плачет — прим. ред.).

— У вас в жизни еще когданибудь была такая же огромная радость?

— Наверное, когда родился мой старший сын, а потом через два года — второй сын. Только рождение детей сравнимо с той великой радостью. Ну а так... Дальше жизнь шла своим чередом. Мы восстанавливали железнодорожную станцию, разбирали завалы, отстраивали хлебозавод, больницу, школу. Постепенно жизнь входила в нормальное русло. Сперва жили в землянках, палатках, потом стали возводить бараки. А еще позже — первые двухэтажные дома. Вот так постепенно город и рос.

— Какой день войны Вам больше всего врезался в память?

— Ну вот тот самый день, когда мы перекрыли немцам отступление по Староладожскому каналу. Мы там продержались 4 часа, на нас с двух сторон шли постоянные атаки, немцы хотели нас выбить с позиций. Но потом к нам пришло подкрепление, тогда, наконец, удалось закрепиться, и мы уже считали, что блокада прорвана. В эти страшные 4 часа никаких мыслей особенно не было, одна цель — только отражение атаки, только контратака. Помню, что мы использовали даже немецкие автоматы, винтовки, и вообще все оружие, которое попадало к нам в руки, всем оборонялись. Почти всю операцию мы провели на улице. А холодно было! У немца там дзоты, землянки, а мы лежим в снегу, замаскированные снегом. Грелись так — ложимся валетом, и начинаем толкать друг друга ногами, пока не согреемся. Но выдержали, выстояли.

— Наверное, было ужасно страшно?

— Страх на войне обычно был только в ожидании, перед тем, когда звучала команда «вперед». А когда уже пошел в наступление, там не до страха, он моментально уходит. Только стремление и злость остаются.

— Понятно, что на фронте кругом смерть, боль и подвиг. Но может быть все-таки иногда и забавные случаи происходили?

— Конечно, случаи бывали разные. Например, расскажу такой. Как-то мы отступали, и наш радист потерял антенну, где-то она у него выскочила. Он отправился ее искать. Ну а ведь я его не брошу! Вот и пошел за ним, чтобы помочь. А наши-то солдаты уже отступили. Вот мы нашли эту антенну, а немцы к нам уже со всех сторон подобрались. Мы видим на поле воронку, а через воронку лежит сосна, так мы под эту сосну забрались. При этом радиостанция все время пищала при приеме. И чтобы нас немцы по этому писку не обнаружили, радист переключил ее только на передачу данных. А нас же в это же время наши ищут, кричат. И вот мой радист быстро штабному радисту, что был на связи, говорит: «Ни слова, иначе засекут! Только слушай, что я буду говорить». И вот мы сидим под этой сосной, и пристреливаем там, где видим, что немцы собираются. Вот мы постреляли, и я говорю: ага, нормально немцам по морде дали. А радист мои слова тут же по рации передает, да еще с шуткамиприбаутками. В общем, когда мы явились, наконец, тут-то нас командование стало разносить за такие выкрутасы. Все-таки война идет, не до шуток. Ну, правда, поворчали-поворчали, а в итоге все нам сошло. Но вообще каких-то забавных юмористических случаев было мало, не до того! Там только стремление и колоссальное сосредоточение. Все мысли о том, чтобы выбрать хорошую позицию и вести результативный огонь.

— Бывали ли когда-нибудь такие ситуации на войне, когда становилось жалко противника?

— Нет, никакой жалости не было. Вот перед прорывом, когда мы к Староладожскому каналу вышли, нашли наших шестерых разведчиков, которых немцы расстреляли и даже оружие поломали. И вот когда уже мы захватили их солдат, человек 1820, в плен, вот тут мы их всех расстреляли. Такая ненависть и злоба были! Но потом уже никакого озлобления не осталось. Нас всегда так учили: раз противник сдался в плен, значит, он уже не вояка. И мы к ним относились снисходительно.

— Леонид Никитич, как Вы планируете 9 мая праздновать?

— В этом году меня с прорывом блокады поздравлял губернатор Александр Дрозденко. И он наказал мне, чтобы я 9 мая как штык был на праздновании, и чтобы никаких болезней! Я ответил, что буду стараться. Ведь в этом году будет закладка первого камня для музея Прорыва блокады. Мне Дрозденко так и сказал: я за тобой заеду. Значит, так и отметим праздник.